| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
В известном «Письме к съезду», датированном 24 декабря 1922 года, В.И. Ленин дал краткие характеристики некоторым руководителям партии. Есть там и такие слова: «Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью…» Ленин писал эти строки через пять лет после известного события, в течение этого времени оба политика воспринимались как ленинские соратники, входили в образованное в 1919 году Политбюро ЦК РКП(б), причём первый из них, Г.Е. Зиновьев, был председателем Исполкома Коминтерна и председателем исполкома Петросовета, а второй, Л.Б. Каменев, — заместителем председателя Совнаркома и председателем исполкома Моссовета. Выходит, тот эпизод Владимир Ильич считал сущностным для понимания этих деятелей.
НА ЗНАМЕНИТОМ заседании ЦК РСДРП(б) 10 (23) октября 1917 года, когда было принято решение о вооружённом восстании, Каменев и Зиновьев голосовали против. Более того, они раскрыли решение закрытого заседания в околосоциалистической газете «Новая Жизнь», выдав его намеченные сроки. Они выступили фактически штрейкбрехерами большевистского курса. 16 (29) октября состоялось повторное заседание ЦК. Поведению Зиновьева и Каменева на нём и посвящена ленинская статья «Письмо к товарищам», опубликованная в «Рабочем Пути» 19, 20 и 21 октября (1, 2, 3 ноября) 1917 года. Ильич возмущался по горячим следам:
«Обсуждался тот самый вопрос о восстании, который обсуждается и воскресными газетами всех направлений. На собрании было представлено всё влиятельнейшее из всех отраслей большевистской работы в столице. И только ничтожнейшее меньшинство собрания, именно всего-навсего двое товарищей заняли отрицательное отношение. Доводы, с которыми выступали эти товарищи, до того слабы, эти доводы являются таким поразительным проявлением растерянности, запуганности и краха всех основных идей большевизма и революционно-пролетарского интернационализма, что нелегко подыскать объяснение столь позорным колебаниям».
У любого педанта на лице удивление: почему вслед за Зиновьевым и Каменевым Ленин сообщал в легальной печати о том, что на большевистском заседании обсуждался вопрос о восстании и что решение принято? Он же этим подтверждал сведения, которые разболтали Каменев и Зиновьев.
Владимир Ильич сам ответил на этот вопрос. Во-первых, как писала всё та же «Новая Жизнь», «по городу пущен в рукописи листок, высказывающийся от имени двух видных большевиков против восстания». Во-вторых, «так как революционная партия терпеть колебаний по столь серьёзному вопросу не вправе, так как известную смуту эта парочка товарищей, растерявших свои принципы, внести может, то необходимо разобрать их доводы, вскрыть их колебания, показать, насколько они позорны».
Вождь революции возмущён не только фактом раскрытия партийной тайны двумя членами ЦК, но и — ещё больше! — теми доводами, которыми Каменев и Зиновьев обосновывают свою позицию. По влиянию на трудовую столицу их доводы — демобилизующие и деморализующие. Они по своей сути мещанские, адресованные не авангарду революции, а той части массы, которая всё ещё колеблется, но поддержка которой в решающий момент восставшим очень нужна, ибо нельзя допустить, чтобы она проявила равнодушие к судьбоносным событиям и уж — тем более! — качнулась в другую сторону. «Письмо к товарищам», наоборот, обращено к большевистскому авангарду, к революционным рабочим и солдатам. Оно обосновывает никчёмность доводов маловеров, выступивших против восстания, оно вооружает убеждённых приверженцев пролетарской революции серьёзными аргументами в работе с колеблющимися.
ЧИТАТЕЛЬ-ТОРОПЫГА поспешит, пожалуй, заявить, что аргументы как Ленина, так и его оппонентов отражают специфику исторического момента 100-летней давности, момента, который в деталях никогда не повторится. Так зачем же поднимать хронологическую пыль? На деталях мы и в самом деле останавливать внимание, пожалуй, не будем. Но мимо принципиальной, методологической стороны дела, которая и сегодня актуальна и так горяча, что обжигает пальцы, проходить непозволительно. Разве нынче, когда кто-либо из товарищей по партии призывает быть активнее, решительнее, наступательнее, боевитее, мы не слышим, словно эхо, долетающие через столетие, слова: «У нас нет большинства в народе, без этого условия восстание невозможно»? Очень знакомый мотив, хотя речь сегодня идёт совсем не о восстании, а о куда более скромных задачах… Разве в такой ситуации нам ленинские контраргументы не интересны и не нужны?
А Ленин по поводу подобного довода с горечью иронизировал:
«Люди, которые способны говорить это, либо исказители правды, либо педанты, которые желают, во что бы то ни стало, не считаясь ни капли с реальной обстановкой революции, получить наперёд гарантии, что во всей стране партия большевиков получила ровнёхонько половину голосов плюс один голос. Таких гарантий история никогда и ни в одной революции не представляла и представить абсолютно не в состоянии. Предъявление подобного требования есть издевательство над слушателями и не более, как прикрытие своего бегства от действительности».
Далее Ленин демонстрирует образец не счетоводческого, а политического подхода при оценке общественного положения. Он обращает внимание на тенденцию электоральной поддержки партии населением, наличие сплочённого, организованного класса в качестве социальной базы большевизма, выступление не только пролетарских, но и полупролетарских и даже мелкобуржуазных слоёв против коалиции социал-соглашателей с крупным капиталом.
Наконец, осенью 1917 года у большевиков был воистину неотразимый козырь: крестьянские восстания. И опять-таки Ленин показывает образец политического подхода к оценке событий:
«Не будь крестьянское восстание событием общенационального политического значения, эсеровские лакеи из предпарламента не кричали бы о необходимости передать землю крестьянам.
Другое великолепное политическое и революционное последствие крестьянского восстания, отмеченное уже в «Рабочем Пути», это — подвоз хлеба к станциям железных дорог Тамбовской губернии».
После этого в дело вводится гроссмейстерская логика: «Вот вам ещё «довод», господа растерявшиеся, довод за восстание, как единственное средство спасти страну от стучащегося уже в дверь голода и кризиса неслыханных размеров.
Пока эсеровско-меньшевистские предатели народа ворчат, грозят, пишут резолюции, обещают накормить голодных созывом Учредительного собрания, народ по-большевистски приступит к решению вопроса о хлебе восстанием против помещиков, капиталистов и скупщиков».
И снова политический вывод, обращённый к большевистской партии и её сторонникам: «Нет, сомневаться теперь в том, что большинство народа идёт и пойдёт за большевиками, значит позорно колебаться и на деле выкидывать прочь все принципы пролетарской революционности, отрекаться от большевизма совершенно». (Выделено мной. — В.Т.).
Но растерявшиеся, запуганные буржуазией политики твердят своё: «...Мы недостаточно сильны, чтобы взять власть, а буржуазия недостаточно сильна, чтобы сорвать Учредительное собрание...». Сей довод, как отмечает В.И. Ленин, выражает пессимизм насчёт рабочих, оптимизм насчёт буржуазии… «Только, спрашивается, чем же отличается этот своеобразно направленный, своеобразно устремлённый «пессимизм» от политического перехода на сторону буржуазии?» (Выделено мной. — В.Т.). Думается, пришло время и нам поучиться у вождя Великой Октябрьской социалистической революции прямой, принципиальной постановке политических вопросов? Почему? На подобный вопрос Ленин ответил бескомпромиссно: «Либо переход к Либерданам и открытый отказ от лозунга «вся власть Советам», либо восстание. Середины нет». (Выделено мной. — В.Т.).
Но колеблющиеся не унимаются, они выдвигают всё новые аргументы в пользу своей вертлявой позиции: «...Мы усиливаемся с каждым днём, мы можем войти сильной оппозицией в Учредительное собрание, к чему нам всё ставить на карту...».
До чего же знакомо! И сегодня славу парламентскому пути прихода к власти поют наши многие знакомцы и сольно, и хором. Ленин к ним беспощаден: это — «довод филистера, который «читал», что Учредительное собрание созывается, и доверчиво успокаивается на легальнейшем, лояльнейшем, конституционном пути». А далее Ленин пишет так, будто подслушал наши нынешние сетования и заботы:
«Ведь так выходит у героев «конституционных иллюзий» и парламентского кретинизма. Живая жизнь исчезает, ...остаются только выборы.
И слепые люди дивятся ещё, что голодный народ и предаваемые генералами и адмиралами солдаты равнодушны к выборам! О, мудрецы!»
А как артистично мы сегодня гневаемся по поводу электоральных и иных ухищрений наших классовых противников! Какие нечестные приёмы они используют в борьбе с коммунистами! Хотя точно знаем, что иначе и быть не могло, потому что они так поступали в прошлом году, четыре года назад, …, в 1996-м, в декабре 1993-го, то есть всегда. Но каждый раз плачемся... Наверное, эту привычку нам подарили Зиновьев и Каменев. Они даже за 12 дней до победы Октябрьского восстания слёзно заявляли: «...Но против нас «все»! Мы изолированы; и ЦИК, и меньшевики-интернационалисты, и новожизненцы, и левые эсеры выпустили и выпустят воззвания против нас!..»
Ленин саркастически напоминает (не столько хнычущим, сколько всей партии):
«Пресильный довод. Мы до сих пор били беспощадно колеблющихся за колебания. Мы на этом приобрели сочувствие народа. Мы на этом завоевали Советы, без которых восстание не могло быть надёжным, быстрым, верным. Теперь воспользуемся завоёванными Советами, чтобы и нам перейти в стан колеблющихся. Какая прекрасная карьера большевизма!»
А через несколько строк знаменитый ленинский вывод: «Чтобы помочь колеблющимся, надо перестать колебаться самому». (Выделено мной. — В.Т.).
Привычка колебаться — это типичный признак не рабочего класса, а деятелей от мелкого и среднего предпринимательства. Читаем у Владимира Ильича: «Эти «милые» левые мелкобуржуазные демократы колебались и за коалицию! Мы их повели, в конце концов, за собой тем, что не колебались сами. И жизнь подтвердила нас.
Своими колебаниями эти господа губили революцию всегда. Только мы спасали её…».
Но Зиновьев и Каменев продолжали (и продолжают?) свою заунывную песню: «...В массах нет рвущегося на улицу настроения, как передают все. К признакам, оправдывающим пессимизм, принадлежит также крайне возросшее распространение погромной и черносотенной прессы...».
Очень важно запомнить, зарубить на носу, что отвечает плакальщикам Ленин:
«Когда люди дадут буржуазии запугать себя, тогда, естественно, все предметы и явления окрашиваются для них в жёлтый цвет. Во-первых, они марксистский критерий движения подменяют интеллигентски-импрессионистским, на место политического учёта развития классовой борьбы и хода событий во всей стране в целом, в международной обстановке в целом ставят субъективные впечатления о настроении; … говоря о настроении масс, бесхарактерные люди забывают добавить, что «все» единодушно характеризуют настроение наиболее широких масс, как близкое к отчаянию, и указывают на факт нарастания анархизма именно на этой почве;
что «все» признают также, что среди сознательных рабочих есть определённое нежелание выходить на улицу только для демонстраций, только для частичной борьбы, ибо в воздухе носится приближение не частичного, а общего боя, безнадёжность же отдельных стачек, демонстраций, давлений испытана и сознана вполне».
Оставим другие доводы хныкающих и суровые опровержения их Лениным. Ведь через несколько дней революция победила, несмотря на подножки, которые ставили ей маловеры. Но запомним как ленинский наказ потомкам его слова:
«Нет, безнадёжна позиция тех, кто, толкуя о настроении масс, свою личную бесхарактерность сваливает на массы. Массы делятся на сознательно выжидающих, на бессознательно готовых впасть в отчаяние, но массы угнетённых и голодных не бесхарактерны». (Выделено мной. — В.Т.).
Этот завет нам пригодится для будущих классовых битв.
