Вот уже 109 лет минуло с тех пор, как в ноябре 1902 года рабочие Ростова-на-Дону устроили стачку, прогремевшую по всей России и далеко за её пределами. Сейчас спустя столетие в условиях информационного террора, наглой и беспардонной лжи партии власти о нашей истории трудно понять, что же подвигло простых рабочих на такие решительные действия. Уже целых двадцать лет нам рассказывают о каком-то мнимом благополучии Царской России, о сытой и довольной жизни в те годы и о том, что якобы только большевики сломали ход такого развития нашей страны. Для полной картины и ясного понимания нам необходимо погрузиться в атмосферу той жизни.
После отмены крепостного права во второй половине XIX века на юге России начал бурно развиваться промышленный капитализм, который вызвал необходимость строительства железных дорог для увеличения товарооборота и связывания страны в единый рынок. В Донской области в 70-е годы позапрошлого века началось интенсивное строительство заводов, рудников, железных дорог. Одним из крупнейших предприятий не только Ростова, но и всего Северного Кавказа становится Владикавказская железная дорога, сыгравшая значительную роль в развитии экономики края.
Царское правительство в 1872 году утвердило создание «Акционерного общества Ростово-Владикавказской железной дороги» и через три года железнодорожная колея соединила Ростов с Владикавказом, еще через 13 лет – с Новороссийском. Через Ростов потянулись на север эшелоны с Бакинской нефтью и Новороссийским цементом, на юг – составы с Волжской и Донской пшеницей для экспорта. Предвидя огромные прибыли «Акционерное общество» приобрело у Ростовской Думы в долине реки Темерник городскую землю площадью 25 десятин для строительства станции и ремонтных мастерских. Мастерские размещались на болоте 400 метров в длину и 80 в ширину. Трясину засыпали камнем, щебнем, песком, фундаменты зданий возводились на сваях. Чуть позже были построены Владимирская церковь, паровая мельница, свечной завод, богадельня и естественно семь трактиров.
Главные мастерские Владикавказской железной дороги 3 мая 1874 года вошли в строй. Так начиналась история Ростовского электровозоремонтного завода им. В. И. Ленина – зачинателя революционного движения на Дону (до 1968 года - паровозоремонтный завод им. В. И. Ленина, а до 1929 года – Главные мастерские). В отличии от рабочих многих других предприятий Дона и Северного Кавказа в Главных Мастерских с самого начала их существования трудились много высококвалифицированных специалистов. Здесь трудились опытные металлисты, слесаря, токари, электрики, котельщики, столяры и др. Сам характер труда в мастерских требовал высокой квалификации, ведь от качества ремонта паровозов и вагонов зависела безопасность движения поездов. В итоге на предприятии сосредотачивалась однородная рабочая масса, и работа на производстве являлась для них единственным источником существования.
Авторы первой летописи завода, вышедшей в 1924 году, писала: «Где кончается территория мастерских не разобрать: ограды вокруг не было. Куда не глянешь – сплошные болота, непролазная грязь. Местные извозчики, возвращаясь вечером домой, оставляют драги в городе, а сами верхом на площадях пробираются через двор мастерских на ул. Нижне-Луговую, проспект Коцебу (ныне Ставского). На таком унылом фоне вдоль станционных путей стояли четыре мрачных одноэтажных корпуса. В них размещались основные цеха предприятия. В мастерских небыло никакой механизации. Так под «Дубинушку» и таскали детали паровоза весом по несколько сот пудов! Молоток, зубило, да ручной домкрат – вот и весь инструмент, которым располагали мастеровые и рабочие. Работа была каторжной. В производственных помещениях не хватало керосиновых ламп. Трудились при тусклых коптилках. Удушливый едкий газ проникал в легкие, разъедал глаза. Вентиляции не было вообще, зимой цеха не отапливались. На ряде участков работали круглый год под открытым небом. Производительность труда была очень низкая. В год из ремонта выпускалась 12-15 паровозов, а работало около 300 человек. Рабочий день составлял 12 часов – с 6 утра до 6 вечера. Зарплата квалифицированного рабочего составляла 1 руб. в день. Чернорабочие получали 50-60 копеек, ученики работали бесплатно первые месяцы, потом получали 10 копеек в день. Этих денег хватало только на питание, не обеспечивая минимальных потребностей. Семейные не могли прожить без заработков подростков и даже малолетних детей. Низкая зарплата не позволяла рабочим иметь сносное жилье, они ютились в бараках, землянках, летних кухнях. В бараках рабочие спали в две смены. В этих же помещениях готовили и принимали пищу, стирали и сушили рабочую одежду, белье, портянки. Неудивительно, что постоянными спутниками рабочих и их семей были холера, тиф, туберкулез, оспа, испанка и т. д. Медицинское обслуживание практически отсутствовало. Врачей на рабочих окраинах не было. В единственной в Ростове Николаевской городской больнице было всего 448 коек, и оплата за право нахождения в палате составляла 15 руб. в месяц. Беднота в больницы не шла.
Зато хозяйской жадности предела не было: их воля - они бы из одних рабочих суток выкроили двое. А вот правила внутреннего распорядка на табачной фабрике «либерального» Асмолова в первые годы XX столетия предусматривали:
«Работа на фабрике начинается с 1 августа по 1 мая ежедневно с 8 часов утра и продолжается до 8 часов вечера включительно, с перерывом для обеда от 12 до 1 часу дня и для полудня с 3 часов до 3.30 пополудни; с 1 мая по 1 августа - с 7 часов утра до 8 часов вечера, с перерывом для обеда от 12 до 2 часов дня и для полудня с 4 часов до 4.30 пополудни...» За провинности теми же правилами устанавливались самые строгие кары - штраф, штраф, увольнение... Трудно представить, как выдерживали эту половину суток табачники, в основном женщины и подростки.
«Сердце сжимается, темнеет в глазах, когда входишь на нашу фабрику, - приводились их свидетельства в листовках Донкома РСДРП. - Густая ядовитая табачная пыль заволакивает мастерские, толстым слоем ложится на платье, давит грудь, дурманит голову. Целый день мы вдыхаем эту едкую пыль. Гибнет от нее здоровье, разрушается грудь, появляется кровохарканье, за ним и чахотка... Хороший хозяин устраивает лучше помещения для скотины. Пыль, духота, грязь - дышать нечем. Скряга хозяин не хочет даже устроить вытяжных вентиляций...» Еще бы хозяин хотел! Вентиляция стоила денег. А рабочий или работница - что они стоили? На улице, за воротами, всегда сколько угодно желающих найти место.
На бумажную фабрику Панченко после одного из пожаров городской думой была отряжена комиссия для обследования. На что уж были снисходительны господа обследователи к своему коллеге - влиятельному гласному, но и они записали в акте, что условия работы на фабрике невозможные. «...Вентиляция устроена примитивным способом, вследствие чего от обрабатываемого тряпья и газа хлорной извести распространяется по всем помещениям фабрики зловоние, вредно влияющее на здоровье рабочих... Двор оказался не везде замощенным, благодаря чему масса веществ подвергается гниению, а для тряпья, служащего рассадником всяких микроорганизмов, нет правильно устроенных складов...»
Комиссия, разумеется, не отметила, ради чего богатое семейное панченковское «товарищество бумажных фабрик и каменноугольных копей» скряжничало, не устраивая вентиляции и сносных складов - ради дивиденда (годовой доход на акцию). А дивиденд у товарищества всегда был немалый.
Либеральный журналист местной газеты, подводя итог увиденному на фабрике Панченко, меланхолически заключал, что фабрика - увы! - не единственная в своем роде; такие же точно санитарные порядки почти во всех ростовских фабрично-заводских заведениях. И свои упования он возлагал на фабричную инспекцию: пусть она покажет предпринимателям твердость характера. Фабричная инспекция - это было известно всем - находилась на полном содержании у фабрикантов и заводчиков. Никого не вводили в заблуждение показные комедии освидетельствования предприятий. Придет инспектор к хозяину, сунет в карман полученную от него мзду за молчание - и с тем и уходит обратно.
А прекраснодушный журналист шел на берег Дона и возмущался опять - на этот раз порядками на шерстяных мойках: - Это же один из видов каторжного труда!.. Сотни женщин, получая тридцать-сорок копеек в день, с четырех утра до девяти вечера стоят, согнувшись в три погибели, на плотах, под самым жарким солнцепеком. И за все это время только час на обед, да и от того приказчики крадут минуты - несвоевременно дают звонки и гудки... Большинство работниц - из Батайска, Койсуга, домой им идти далеко, спят тут же, на плотах. Грязь неимоверная! Ужас!..
На фабрике и заводе - каторга. На шерстомойне и в типографии - каторга. В маленькой мастерской с десятком-двумя рабочих - тем паче. Вот эти невыносимые условия труда и толкали рабочих на борьбу.
Особенно противно, что историческая ложь льется не только с экрана телевизора и страниц газеты, но и из уст, как простого учителя, так и профессора и доктора наук, которым эти звания, заслуги и статус дала Советская Власть.
Для полноты картины необходимо сказать о том, как же учили и воспитывали детей из простых семей в Ростове в конце XIX – начале XX века: У ребят в рабочих семьях детство обрывалось рано и потому всегда внезапно. - Довольно! - говорили однажды родители десяти - одиннадцатилетним сыну или дочери. - Хватит в школу ходить. Два класса кончил, читать-писать выучился, чего еще?..
Первые годы ученики работали за еду, без всякой платы. Спасибо еще, если хозяин раз в две недели давал пятиалтынный на баню и отпускал домой переменить белье. Ребята, находясь в учении, жили там же в мастерской или на кухне. Спали вповалку по двое, по трое на кровати, а то и просто на полу. Расстелит паренек мешочный матрац, набитый соломой и стружкой, сунет под голову подушечку, что мать дала... Кормили, конечно, скверно. На завтрак - чай с хлебом, летом еще - огурцы и помидоры. В обед - борщ или суп-«кондер»: пшено, вода и немного подсолнечного масла, и обязательно - каша. На ужин опять чай с хлебом, остатки борща или каши... Бить или не бить учеников - такого вопроса не было. Все били, дело обычное. И пострадавшие, как правило, не жаловались, пока не доходило до необычайной жестокости. Но вот годы ученичества позади. В четырнадцать-пятнадцать лет можно было уже и выбрать: то ли оставаться в мастерской, то ли попробовать найти место на заводе или еще где-нибудь.
Про образование: после переписи населения в 1897 году были подведены итоги: «грамотных - 74132 души, неграмотных - 34875 душ». Своих высших учебных заведений в Ростове не было до 1915 года. Оставались на выбор - столицы Киев, Харьков. Студентов - участников университетских беспорядков ссылали в Сибирь, высылали под гласный и негласный надзор полиции. "Временные правила" 1899 года угрожали им отдачей в солдаты. А волнения в высших учебных заведениях продолжались. 1905 год одно за другим приносил известия о студенческих забастовках. У черной сотни одно только слово «студент» автоматически вызывало ответный клич: «Бей!..» Было от чего трепетать купеческому сердцу, когда речь шла об университетском образовании сыновей. Однако век техники требовал: учи! Зато когда вопрос вставал об образовании для всех остальных - детей мещан, ремесленников, а тем паче рабочих, мастеровщины, купеческое сердце обретало твердость и непреклонность: «Неча с суконным рылом в калашный ряд!..» Для них были разве что начальные городские училища да церковноприходские школы. Однако на открытие новых школ городская дума не шла. Газета «Приазовский край» опубликовала в 1905 году в корреспонденции о народных училищах Ростовского округа любопытные цифры: «К 1 января 1904 года всех народных училищ в округе (включая Ростов) состояло 106. К 1 января 1905 года всех училищ, не считая частных, имеется 109... Всего учебных заведений... оказывается 131 с 18327 учащимися. Немногим удавалось получить даже начальное, то есть трехлетнее образование. А уж гимназию»?! «Приазовский край» ежегодно печатал списки окончивших ростовские мужскую и женскую гимназии - всего-то двадцать - двадцать пять фамилий. И, конечно, не бедняков... Не хватало не только школ, но и учителей. Тем более что учитель считался, чуть ли не нахлебником, зря получающим деньги. Хотя и деньги-то были нищенские. Трудно пришлось интеллигентам - организаторам первых в городе воскресных школ. Открывались они без особой надежды на успех: дело новое, сколько-то придет! Но наплыв желающих учиться оказался велик. Открыли, например, женскую воскресную школу на Богатом Источнике и вскоре пришлось прекратить прием - не хватило преподавателей, чтобы создать достаточно классов. Учиться шли с Темерника, с Нахаловки, из Гниловской, Александровской. Несколькими годами позже начались занятия во второй воскресной школе. И опять та же беда. "Недостает учащих, - взывали через газету "Донская речь" организаторы школы. - Собралось больше сотни желающих учиться, из-за разнообразия знаний пришлось создать восемь групп, а учащих хватает на половину. Просим откликнуться людей, могущих безвозмездно посвятить преподаванию несколько часов в неделю..."
По недостатку грамотных долгое время существовала в Ростове профессия особых письменных дел мастеров - "писателей". В этом звании значились не авторы повестей, рассказов и романов, - нет, просто уличные писаря. Нужно было неграмотному человеку составить прошение в городскую управу - адрес известен: иди к почтовой конторе и найди "писателя". Письмо написать - тоже. Гоняла "писателей" полиция, ополчались против конкурентов почтово-телеграфные служащие. "Писатели" на время исчезали, а затем появлялись вновь.
Отношение к библиотекам было, разумеется, таким же, как к книгам и писателям. Городская публичная, три бесплатные библиотеки-читальни, в том числе и на Темернике - вот и все, что имел Ростов. Бывали попытки организовать частные библиотеки, но предприятия таких энтузиастов сгорали, как бабочки на огне. В центральной - городской публичной библиотеке инвентаризация 1904 года зарегистрировала всего лишь пятнадцать тысяч названий. И это не только книг, а и газет, альбомов. Абоненты в зависимости от размера годового взноса, делились на три разряда, и представителям последнего, третьего разряда, конечно, не всегда доставалось то, что без проволочек получали перворазрядные читатели. О библиотеках-читальнях и говорить не приходилось. Бесплатные - чего азбуку, чтобы "не быть совсем темными", затем кое-кто по-настоящему приобщался к чтению книг, получая у своей "учительницы" и запретное, нелегальное.
Несколько слов о выборах и городской думе тех лет…
Из ста двадцати тысяч человек населения города в избирательный список 1900 года было внесено лишь 1724 человека, в список 1904 года - 2100 человек. Немногим больше стало их и в последующие годы. Все тот же неодолимый стоял на пути к избирательным урнам барьер - имущественный ценз. Однако он не мешал, кой-кому иметь и по два голоса - свой и торговой фирмы.
«В новую думу, комментировались итоги выборов 1897 года, вошло 38 гласных (депутатов) прежнего состава и избрано 19 новых. По роду занятий: ...фабрикантов - 4, крупных промышленников и купцов первой гильдии - 34, председателей правлений кредитных учреждений - 3, инженеров - 7, домовладельцев - рентьеров - 4, мировых судей - 2, присяжный стряпчий - 1, присяжный поверенный - 1, врач - 1...»
А вот - о думе 1905 года: «Из 37 гласных (депутатов) - только пять новых... Преобладает солидное именитое купечество, владельцы крупной недвижимости (23 человека). Далее идут гласные, к купеческому сословию не принадлежащие, но, однако, явно к нему тяготеющие, обладающие большими капиталами и доходными домами...» Дума была именита и бородата. Молодые редки - только "известных фамилий", за кого предстательствовала отцовская коммерческая репутация. Женщин, разумеется, и быть не могло - они даже права голоса не имели. Главное, а зачастую и единственное, достоинство гласных думы было - капитал. Умел человек нажить - значит достоин. Все остальное не имело значения, в том числе и грамотность. Из состава думы 1897 года тридцать один человек в графе "образовательный ценз" указывал: домашнее... Что это такое - домашнее образование, объяснить толком никто бы не взялся. В пятом году "домашнее" уже бралось в кавычки и пояснялось: из двадцати гласных, получивших "домашнее" образование, трое - полуграмотны...
И наконец, хочется рассказать о том, в каких бытовых условиях жили простые рабочие и их дети. В Железнодорожном районе города Ростова-на-Дону в границах от Железнодорожного вокзала и реки Темерник до улицы Профсоюзная существововало поселение, которое называлось, так же как и река - Темерник. Поселение за речкою Темерником появилось во времена незапамятные, определенной датой не отмеченные. «По взгорью здесь было раскинуто село... Бессовестная слободка. Домики и хаты слободки, точно кучи камешков, кинутых из горсти, как попало, торчали тут без всякого порядка, лепясь по обрывам, сползая к реке или взбираясь на маковку взгорья. Эта слободка селилась сама собою под городом, когда еще мало обращали внимания на то, кто сюда приходил и селился. Прошли годы, десятилетия. Зазорное название-прозвище слободки постепенно забылось. В официальных бумагах ее пристойно нарекли Затемерницким поселением, а уж людская молва сократила эту длинноту до однословья - Темерник.
Каждое утро, подымаемый «кормильцами»-гудками, поселок выплескивал на свои улицы тысячи спешащих на работу людей. Многие спускались только вниз - эти работали в Главных мастерских Владикавказской железной дороги, в депо и вообще на "чугунке". Другие, сутулясь, засунув руки в карманы, шли дальше, в город - на табачные фабрики Асмолова и Кушнарева, на заводы Пастухова, Мартина, Токарева, в кроватные, слесарные и столярные мастерские, на макаронные фабрики и мельницы. Сотнями ручейков растекалась по всему Ростову, начавшись на Темернике рабочая река. Рос Ростов, рос и Темерник. Обрезанный понизу железной дорогой, он гнал и гнал вверх свои улицы и переулки. Вверх и вверх, до самой городской черты, за которой начиналась казачья земля станицы Гниловской, упрямо лезли, напирая друг на друга, саманные и камышовые, обмазанные поверх глиной хаты и хатенки.
На диковинном косогоре поселок напоминал галерку, нависшую над партером-городом. Да это и была галерка - место, куда состоятельные люди не шли, а беднота втискивалась до отказа. Шутка сказать - с изумлением подсчитали управские чиновники к концу прошлого века - до тридцати тысяч человек набилось в Темерницкие хибарки!
Как они там жили, оставалось загадкой их бытия. Дума себя заботами на этот счет не утруждала. Единственное, в чем она не отказывала гольтепе-соседу - это в названиях улиц и переулков. Названия были вроде фиговых листков, прикрывавших слишком уж откровенную наготу Темерницких улиц. Может быть, по мысли чиновников городской управы, крючнику или кузнецу, идя после работы, домой, было приятнее преодолевать рытвины и колдобины, сознавая, что он живет на Графской улице. А рытвин и колдобин было хоть отбавляй. Разросшийся поселок и сорок лет спустя оставался в том же первозданном состоянии. Разве что на проспекте Коцебу прорыли канаву, внушавшую особенный страх тем, кто имел детей. После каждого мало-мальски приличного дождя здесь возникали такие "ниагарские водопады", что не только ребенок, - великан рисковал утонуть или бесславно погибнуть от несущихся в пенном потоке камней. Впрочем, на любой улице дожди сулили всяческие беды. Весь Темерник - на косогоре, и когда лавина воды, все прибавляя силы, мчалась вниз, подмывало и сносило целые дома и подворья. Или заливало таким зловонием, что нос затыкай: жители верхних улиц, используя потоки дождевой воды, спускали вниз нечистоты - бесплатно и без лишней мороки.
Шли в думу слезные мольбы и просьбы об "урегулировании" улиц и ограждении от воды. Дума посылала обследователей и находила: дорого, обойдутся на Темернике без благоустройства. И темерничане обходились. Осенью и весной, когда улицы становились совершенно непроезжими, драгили оставляли внизу, около Главных мастерских свои дроги, ехали домой верхом, а жители запасались на несколько дней водой и продуктами. Ростовские извозчики в такие дни смотрели на седоков, просивших довезти на Темерник, как на сумасшедших. «Освобождение невольников в Америке, упразднение крепостного права в России и замощение Церковной улицы на Темернике - вот три однородных по значению факта, которые когда-нибудь будут поставлены рядом...» Но этого исторического события на Темернике так и не случилось: денег у думы, как и следовало ожидать, не оказалось. Только в 1906 году началось потихоньку замощение главной улицы поселения - проспекта Коцебу...
А летом - всегдашняя, из года в год повторявшаяся трудность с водой. На весь тридцатитысячный Темерник до начала века была, собственно, одна "бассейня" - водоразборная будка, стоявшая на углу проспекта Коцебу и Колодезной улицы. Тут уже с четырех часов утра устанавливалась очередь, "бассейнщика" задабривали, как могли: не понравишься - возьмет и столкнет с крючка не успевшее наполниться водою ведро. Многие поэтому, если было чем заплатить, предпочитали водовозов Семьи еще кое-как с водой перебивались, но если возникал пожар, Темерник ощущал полную беспомощность. В глухую полночь вдруг раздавались тревожные свистки ночных стражников, стук в окна: выходи, беда! Темноту озаряли зловещие отблески огня, у полыхавшего дома собиралась выжидающая толпа: пронесет или не пронесет? Наконец из города, гремя колокольцами, подъезжала пожарная команда, разматывала шланги. Под струями воды сникал огонь. Вот-вот, казалось бы, и пожару конец. Но жухла, худела пожарная "кишка" - кончалась вода, которую привезла с собою команда. И вновь вздымалось, крепло пламя, поднимался истошный женский крик, толпа бросалась выносить имущество из близко расположенных к пожарищу хат... И никогда не прекращался на Темернике другой пожар, в котором сгорали не хаты и вещи, а человеческие жизни. Болезни, особенно детские, сопутствовали Темернику, наверное, с первых дней его существования. Это - от тесноты и грязи, к которым относились со стоическим спокойствием: грязь не сало - высохла и отстала... И от скудости на докторов. На рубеже двух веков дума, наконец, облагодетельствовала Темерник одним бесплатным врачом для бедных. Но стоило только сопоставить: тридцать тысяч - и один, чтобы убедиться в тщете медицинских усилий. Не каждому под силу было нести такой крест здравоохранительского подвижничества, и поселок нет - нет, да и оказывался совсем один на один с бесчисленными "огневиками (фурункулами), дифтеритом, скарлатиной, оспой.
Не многим темерницким мальчишкам удавалось поучиться в школе хотя бы год-два. О девчонках же и говорить нечего: "Ни к чему. Не в коня корм. Вот замуж выйдет - муж всему выучит..." Несколько лет дума отбивала либеральные наскоки относительно открытия на Темернике бесплатной библиотеки-читальни. Предложения отвергались легко и просто: за ненадобностью... Но наконец, в девятисотом году дума сдалась. Раз решение на открытие библиотеки было выдано лицу благонадежному - правой руке торгового казака миллионера Елпидифора Парамонова, бывшему председателю общества взаимного вспоможения приказчиков - Михаилу Леонтьеву. Потом как уступка времени и настоятельным требованиям рабочих, высказанным еще во время забастовки 1894 года, открылись столовая Главных мастерских Владикавказской железной дороги, исполнявшая в то же время роль клуба, и воскресная школа.
По глубокому убеждению "хозяев жизни" все это было пустой блажью. Распространять пищу духовную полагалось прежде всего через церкви. На Темернике их было две. Там учили главному, что требовалось для "черного люда": "Употреби труд, храни умеренность - богат будеши. Воздержно яждь, мало пий и мало спи - здрав будеши..." Впрочем, призыв "мало пий" произносился, пожалуй, больше для приличия. Кабаки соседствовали с церквями, гостеприимно раскрывали двери на улицах.
«Ничего здесь нет, кроме кабаков, - категорически утверждал в газете в марте 1896 года окраинный обыватель, подписавшийся: «Темерничанин». - Вышел на улицу - перед носом кабак. Взгляните хотя на пресловутый проспект Коцебу. Справа и слева вы только и видите кабаки: первый правый угол - трактир в доме Безносова, левый угол - трактир Кулагина, выше - виноторговля Трифонова, напротив - кабак Рыбкина, а дальше пошли "ренсковые погреба" при бакалейных лавочках (или лавочки при «погребах» - этого не разберешь), и так почти вплоть до училища... Кабаки густой сетью раскинулись по всему Темернику и, как хитрые пауки, ловят свою простодушную жертву. Соколов, Трифонов, Машонкин, Долгов и проч. и проч. - все соблазняют рабочий люд своим «товаром»...
В 1900 году Ростов ввел государственную винную монополию. Многие частные кабаки на Темернике закрылись, но открылись казенные винные лавки. Пить, после этого меньше не стали. Да и то сказать: не только на Темернике - повсюду в городе «зеленому змию» было раздолье. Один досужий автор, выступая в 1904 году на газетной странице, приводил даже некую статистику: «Ростов пьет сногсшибательно, и главным образом «казенное столовое вино». Мы выпиваем в день до тысячи (тысячи!) ведер «монополии». Каждый ростовчанин, считая стариков и детей младенческого возраста, выпивает около одной сотки в день Тратим мы на сие пьяное дело 3 миллиона в год, 240000 рублей в месяц, 8000 ежедневно...»
Трудовой народ на Темернике рос и жил не в неге и холе - в суровой борьбе с нищетой, привычный к физической боли, к голоду и холоду. Едва юный обитатель Темерника, выжив и благополучно миновав младенческие болезни, по-настоящему становился на ноги, начиналось воспитание «характера». Перед ним широко раскрывался пыльный простор улицы. Летом играли и прятались в пещерах Плугатыревской балки - каменоломнях, где работники купца Плугатырева ломали строительный камень. Дети несли первые трудовые обязанности в семье: нянчили младших, собирали жужелку в железнодорожных отвалах, растопку для печей.
Короткое было на Темернике детство. Зачастую не тратя даже времени на изучение школьных азов, начинали ребята заботиться о хлебе насущном, становились "добытчиками", не обращая внимания на обилие тумаков и подзатыльников, выпадавших в пору ремесленного или заводского ученичества. Так уж шло от дедов-прадедов: за битого двух небитых дают, кулак - первейший воспитатель трудового мастерства. Того, кто постиг и получал право бить других, в детстве тоже колотили нещадно; тот, кому доставались оплеухи сегодня, мог рассчитывать, что через несколько лет сам станет раздавать их новой рабочей смене. В рабочем поселке надеждами на шальную удачу себя не тешили. Знали: только соленым потом дается кусок хлеба.
От тяжелой недельной работы мастеровой Темерник отходил душою в воскресные и праздничные дни. Пили. По православному обычаю топили тревогу и заботы в водке на масленицу и рождество. Великим постом мерялись силой и удалью с Гниловскими казаками в Камышевахской балке - сходились стенкой против стенки на кулачках. Нередко побеждаемые хватались и за запрещенное оружие - ножи. Тогда к кучкам дерущихся сбегали сверху наблюдавшие за порядком городовые, разгоняли противников ножнами шашек. Весной, с теплыми днями, открывались гулянья на Извольской, в степи за поселком - на кургане Тамерлана, в Змиевой балке, устраивались танцы под гармошку, а то и просто «под язык».
Так и текли годы. Работа, кабак, церковь - вот, пожалуй, и все, на что могли рассчитывать, с точки зрения властей и хозяев, рабочие. После всего вышеописанного складывается довольно целостная картина жизни и должно быть понятно, почему в то время произошли стачки, восстания, и наконец, революция. Работа сегодня, завтра - и так до конца дней. Длинный рабочий день, плохие условия труда, скверные жилища, недоедание – все это быстро утомляло рабочих, и они часто подвергались несчастным случаям. Технический надзор на предприятиях отсутствовал. Полуголодное существование, полнейшее политическое бесправие, двойной гнет царского самодержавия и капиталистов заставляли рабочих искать пути освобождения от угнетения и эксплуатации. Интересы капиталистов бдительно охранялись многочисленными полицейскими, жандармами, казаками и армией, содержавшихся главным образом за счет предпринимателей. Высылка за пределы города и даже области, арест, штраф, побои, не говоря уже о брани, могли в любую минуту обрушиться на рабочего. Но он был лишен возможности каким-либо образом защищаться. До 1889 года в России вообще небыло никакого законодательства, да и к началу XX века оно было чрезвычайно ограничено. В сложившихся условиях со дня своего основания, Главные мастерские, где сосредоточились наиболее передовые, сознательные и сплоченные рабочие стали центром подпольно-революционной деятельности. Именно здесь создавались и громились полицией рабочие кружки. Упрятав за решетку руководителей кружков, администрация наглела еще больше, снижалась зарплата, людей душили штрафами, обсчитывали. Мастера совсем озверели, мордобой, особенно с учениками стал нормой поведения. И 24 марта 1894 года вспыхнула первая забастовка рабочих. Эта стачка была первым крупным проявлением массового движения девяностых годов. Рабочие знали, что их арест, тюрьма, ссылка, а то смерть. И постоянны в биографиях первых бойцов Главных мастерских слова – «арестован», «сослан». В 1898 году председатели подпольных кружков договорились о создании единой социал-демократической организации под названием: Донской комитет Российской Социал-демократической рабочей партии. В составе Донкома из семи были трое представителей главных мастерских – И. И. Козин, С. А. Мелешко и И. П. Тимохин.
В 90-е годы XIX столетия экономический кризис сменился новым промышленным подъемом. К 1900 году Владикавказская магистраль пересекла с севера на юг и востока на запад весь Северный Кавказ, соединила Ростов с Баку, Волгу с Черным и Азовским морями. Большие прибыли получали акционеры «Общества Владикавказской железной дороги». Чистый доход только за один 1894 год составил более 4 миллионов рублей. Развитие движения на дороге требовало увеличения подвижного состава, увеличения количества запасных частей, ускорения ремонта паровозов и вагонов. Решение этой задачи легло на коллектив Главных железнодорожных мастерских. Территория мастерских расширялась, были введены в строй новые здания кузницы и чугунолитейного цеха, было построено здание котельной, в нем установили 3 паровых котла. В 1891-1892 годах были приобретены 3 динамо-машины. Расширили паровозосборочный цех. В 1897 году построили электростанцию, вырабатывавшую ток для производственных целей. Росло и количество рабочих – к 1900 году в мастерских работало уже боле 2600 человек. В этот период мастерские уже ремонтировали в год 85 паровозов, 300 вагонов, производили около 8 тысяч тонн литья и 3 тысяч тонн поковки. К началу XX века Главные мастерские стали одним из крупнейших предприятий на Северном Кавказе. Однако условия труда оставались прежними. Работа в мастерских продолжалась с 6 утра до 6 часов вечера, к ним добавлялись аккордные и сверхурочные работы. Как и раньше по ночам мастерские освещались керосиновыми коптилками. Для работы на станках выдавали сальные свечи. Дым, чад и тусклый свет портили зрение, были случаи, когда рабочие теряли его совсем. Администрация практически не заботилась об улучшении условий труда. Но особенно мучили железнодорожников штрафы. На них уходила треть заработка. Нарушил тишину – штраф 50 копеек. Закурил или задержался в туалете – плати, непочтительно отнесся к мастеру – выложи один рубль, ну а учеников просто пороли розгами. Зверская эксплуатация пробуждала у рабочих протест, стремление бороться с угнетателями.
Наступил XX век. Грузооборот Владикавказской железной дороги по сравнению с начальным периодом возрос более чем в 91 раз, перевозках хлебных продуктов в 43 раза. Магистраль играла важную роль. Она как крупное капиталистическое хозяйство влияла на развитие хозяйств Дона и Северного Кавказа и развивалась сама. На дороге увеличился подвижной состав. Поступили более мощные паровозы и 18 метровые вагоны, что требовало совершенствования ремонтной базы. Увеличился выпуск из ремонта паровозов и вагонов. Кроме капитального ремонта паровозов был освоен выпуск новых паровозов. С 1901 по 1906 год было построено 12 пассажирских локомотивов. Рост производства повлек за собой увеличение числа мастеровых рабочих. Их насчитывалось уже более 3 тысяч человек. В 1902 году, наконец, в мастерских построили столовую, которая в скором времени стала местом массовых сходок собраний. Но экономическое положение было по-прежнему тяжелым. Рабочий день доходил до 14 часов в сутки. Зарплата слесаря не превышала 28 рублей в месяц, молотобойца – 20 рублей, кочегара – 15. Зато управляющий дороги получал 1750 рублей (в 117 раз больше, чем кочегар). Начальник мастерских получал 500 рублей. Также был высок уровень травматизма, Ростовской железнодорожный узел обслуживал только один врач, зато жандармов насчитывалось около полусотни. Мастерские находились под неослабленным оком полиции, нередко объявлялись на чрезвычайном положении или находились под усиленной охраной. Рабочие и их семьи переносили бесконечные трудности и лишения не только на работе, но и дома. Покосившиеся трущобы, убогая утварь. Кругом беспросветная нужда.
Стало еще хуже, когда в 1900 году в стране разразился экономический кризис. Происходили массовые увольнения, было снижение зарплаты, и одновременно подскочили цены на продукты.
Учитывая это, Донком приступил к подготовке масс к политической стачке. В октябре 1902 года Донком обратился с прокламацией «Ко всем рабочим Главных мастерских Владикавказской железной дороги»:
«Долгие годы, изо дня в день как каторжники, цепями прикованные к тачке, мы стоим у своих станков. Глухо гудят колеса, грохочут и стонут машины, звенят молота, визжат напильники, жалобно жужжат приводные ремни, переплетаясь между собой…. Солнце иной раз заглянет сквозь тусклые тучи в мрачные мастерские, и чистый свет его слабеет от дыма и копоти ... И зреет в этих серых закопченных стенах, среди грохота машин и лязга железа, среди этого кипящего ада черная дума. Тяжелым камнем ложится она на сердце, сжимая его злобой и тоскою.… Но среди этой серой, беспросветной жизни, товарищи, среди вечного каторжного труда, как звездочка мерцает перед нами надежда, что истина и правда восторжествует, что настанет день, когда мы вздохнем свободной грудью и громко воскликнем: « Да здравствует свобода!» Рабы труда, мы станем свободны. Но эта свобода не придет к нам сама, не спустится с небес. В жестоком бою мы должны завоевать ее…»
И без волнения нельзя читать заключительную часть листовки, которая стала актуальна и сегодня.
«Товарищи! Помните, что для этой борьбы нам нужны мужественные люди, умеющие смело и стойко защищать свои права, свою честь, свое достоинство.… Вперед, товарищи, в борьбу! Да здравствует стачка! Да здравствует свобода»!
Достигшее осенью 1902 года своей высшей точки недовольство рабочих вылилось в открытый конфликт с администрацией 2 ноября. При расчете за выполненную работу бригада котельщиков узнала, что мастер Вицкевич обсчитал их. На вопросы бригадира он просто выгнал того с работы. Работа в цехе приостановилась. Администрация всполошилась, но успокоить рабочих уже было невозможно. О событиях в мастерских было доложено работнику завода, члену Домкома И. И. Ставскому. Он немедленно в Донком. С первого дня Донком и прежде его члены Сергей Иванович Гусев и 24 летний слесарь Главных мастерских Иван Иванович Ставский твердо взяли руководство стачкой. В воскресенье 3 ноября состоялись две многолюдные сходки, на которых вырабатывались требования к администрации: ограничить рабочий день 9 часами, на 20 % повысить расценки, удалить из мастерских Вицкевича и других мастеров, грубо относившихся к подчиненным. И т.д., всего 25 заявлений. В тот же день Донком срочно напечатал сотни прокламаций с призывом объявить стачку.
В понедельник 4 ноября раздался гудок по заданию Донкома. В цехах раздались призывы: Бросай работу! Стачка! Стачка!
Рабочие дружно вышли во двор на митинг. На нем единодушно были приняты требования, которые были переданы администрации. Начальник мастерских заверил, что передаст их в Министерство путей сообщения. Затем выступил И. И. Ставский, который в своей речи говорил о положении рабочих, о прибылях дороги, на примерах варварской эксплуатации рабочих мастерских вскрыл сущность капиталистической эксплуатации. В это время жандармы по команде полковника Артемьева с криками «Разойдись!» напали на рабочих и стаи их теснить. Но рабочие не отступили и дали отпор. Артемьев, видя свое бессилие, приказал жандармам удалиться с территории мастерских. Митинг закончился в два часа дня.
На следующий день 5 ноября на митинге в Главных мастерских уже присутствовало около 6 тысяч человек. К Забастовке присоединились рабочие паровозного депо и бумажной фабрики. Вечером 5 ноября на заседании Донкома было рассмотрен вопрос о ходе дальнейшей борьбы рабочих. Часть членов комитета во главе с Локерманом предложила закончить стачку. Против решительно выступил Ставский, которого поддержал Гусев и предложил добиваться превращения забастовки рабочих мастерских в всеобщую стачку всех предприятий города..
На следующий день 6 ноября листовка Донского комитета «Ко всем рабочим» призвала Ростовский пролетариат присоединится к рабочим мастерских. На призыв Донского комитета откликнулся не только рабочий класс, но и другие слои трудящихся: приказчики, служащие почты и телеграфа, учащиеся средних учебных заведений. Уже 6 ноября в стачку включились рабочие завода Пастухова, а 7 ноября к стачке примкнули даже малые предприятия. На митинге 7 ноября присутствовали более 10 тысяч человек. Жандармский ротмистр Иванов обратился к стачечникам с речью, но его даже не стали слушать. Послышались громкие выкрики против жандармов. Иванов в сильном возбуждении только успел крикнуть – «Вы очевидно крови хотите!» - намекая на возможность применения оружия. Это вызвало новый прилив гневных обличений кровавых расправ царского самодержавия с рабочими. Стачка, начавшиеся как экономическая, начала превращаться в политическую. По призыву Донкома бастующие собирались в мастерские на сходки. Но двор уже не мог вместить всех желающих. Тогда было принято решение перенести сходки в Камышевахскую балку (сейчас это самое начало проспекта Стачки).
8 ноября в балке собрались более 9 тысяч человек. Появились казаки и полицейские, но митинг прервать они не осмелились. Перепуганные городские власти затребовали войска из Новочеркасска и Таганрога. В Ростов прибыл сам наказной атаман Святополк Мирский. Купцы, Заводчики, фабриканты обратились к нему с просьбой более решительными мерами подавить стачку. Но она продолжалась. На сходке появился полковник Артемьев, который зачитала телеграмму министра путей сообщения. В ней отвергались требования рабочих и угрожали им репрессиями. Присутствующие, возмущенные таким ответом, дружно его отвергли.
9 ноября стачка продолжалась. Жандармский министр Иванов потребовал немедленно прекратить митинг и разойтись. Но никто не тронулся с места, рабочие игнорировали требования полиции. По приказу взбесившегося ротмистра казаки понеслись галопом на людей. В этот момент Ставский, не потерявший самообладания, во весь голос крикнул: «Садись на землю, садись!». Несколько тысяч рабочих, женщин и детей моментально опустились на землю. Неожиданный маневр ошеломил казаков. Они привыкли избивать нагайками тех, кто сопротивляется или убегает. Казаки остановились, растерянно повернул в балку.
С утра 10 ноября, в воскресенье , люди вновь потянулись в Камышевахскую балку. Шли целыми семьями, женщины несли на руках малолетних детей. Более 30 тысяч человек собрались на сходку. На ней присутствовали делегации из Екатеринодара (Краснодара), Ставрополя, Батайска, Таганрога, Новочеркасска, ст. Тихорецкой. Ораторы Донского комитета говорили о недавних крестьянских восстаниях, разоблачали классовый характер царского законодательства, говорили о произволе чиновников и жандармерии. Каждая речь заканчивалась призывами к уничтожению самодержавия. Эти призывы подхватывались десятками тысяч голосов. Особое возмущение вызвало сообщение И. И. Ставского о сделанном предложении атамана выдать руководителей стачки. Рабочие пообещали, что если арестуют руководителей стачки, то они пойдут в город и разобьют тюрьму.
На следующий день 11 ноября хозяева города решили принять решительные меры для подавления забастовки. В Ростов прибыли войска из Екатеринодара и Таганрога, несколько сотен казаков из станицы Каменской. Ожидались войска из Харькова. Атаман Мирский решил подавить стачку силой оружия. Еще ночью четыре сотни казаков и местной полиции заняли Камышевахскую балку. Но народ на сходку все, же собрался. Первые группы демонстрантов, обнаружив, что овраг занят, собрались около крайних строений поселка. Когда собралось около 300 человек, казаки пытались их разогнать. Стачечники повторили маневр «сесть на землю», но теперь казаки врезались в гущу сидящих и начали избивать безоружных людей. Тогда рабочие поднялись и, в свою очередь атаковали казаков, пустив в ход палки, камни, доски. Неоднократно атаки казаков успешно отбивались. Во время столкновения было ранено много рабочих, три казака, один из них офицер. К месту столкновения прибывало все больше стачечников, которые сразу вступали в схватку. Казаки были вынуждены с позором отступить. Митинг продолжался. На нем была избрана комиссия по распределению пособий рабочим. После окончания митинга в два часа дня, когда основная масса стачечников разошлась, и осталось человек 400, казаки предприняли новую попытку атаковать стачечников. Рабочие оказали яростное сопротивление. Четыре раза казаки бросались в атаку, но рабочие, вооружившись кольями и камнями, пошли на казаков. Часть атакующих заняла крыши ближайших строений и оттуда камнями забрасывала казаков. Женщины бесстрашно бросались на них, вырывали у них пики, стаскивали с лошадей. С обеих сторон были раненые. Потеряв надежду рассеять стачечников при помощи холодного оружия, казачий есаул Мешков дал команду стрелять. Дав залп по демонстрантам, казаки ускакали. Шесть человек убитыми и 23 ранеными остались лежать на склонах балки. Слух о расстреле потряс весь город. Рабочие города были близки к восстанию. В поселке Темерник полиция боялась показываться. Этот рабочий район безраздельно находился в руках стачечников. У «хозяев города» было, конечно, одно определение тому, что происходило на Темернике - бунт! Одно стремление - поскорее прикончить!..
12 ноября на сходку явилось народу не меньше, чем в понедельник. Городские власти не посмели помешать. Настроение у рабочих было крайне возбужденное. Они готовы были пойти на любые жертвы, но не прекращать забастовку.
15 ноября к стачке присоединились рабочие станции Тихорецкая, а затем Новороссийска. Владикавказская железная дорога оказалась парализованной. Перепуганными властями было применено все, чтобы потушить стачку – и посулы, и угрозы, и оружие. Из Екатеринослава прибыл полк пехоты, мобилизованы новые сотни казаков, всего по официальным данным более 5 тысяч человек. Для общего руководства подавлением стачки в Ростов прибыл начальник штаба войск области войска Донского фон Плеве (родственник министра иностранных дел). На помощь местной полиции для розыска подпольной типографии и вылавливания членов Донкома прибыла группа столичных шпионов. В ночь на 15 ноября войска заняли рабочий поселок Темерник. На каждом перекрестке маячили полиция и казаки. В Камышевахской балке лагерем расположились войска. Но рабочие не сдавались. Тогда начались массовые аресты, высылка участников стачки из города. Жандармы врывались в дома, уводили кормильцев рабочих семей, не давая собрать пожитки, окружая их казаками, державшими саблю наголо и уводивших их на вокзал.
17 ноября администрация Главных мастерских вывесила объявление о начале работы. В мастерские для предупреждения «беспорядков» было послано пять сотен казаков.
18 ноября с 6.00 до 4 часов дня непрерывно гудел гудок о начале работы. Однако рабочие отказались выходить на работу. В этот и следующий день казаки разъезжали по улицам, стуча в окна квартир рабочих, требуя выхода на работу. Беспощадная расправа с бастующими, аресты, погромы вынудили некоторую часть рабочих вернуться в мастерские. В паровозосборочном цехе Донком собрал митинг, на котором разъяснялась необходимость продолжения забастовки. Но на него явился начальник мастерских, который сменив, кнут на пряник заявил, что если стачка прекратится, то большинство предъявленных требований будут выполнены в недельный срок. Обещание оказало на стачечников воздействие. Донком, учитывая настроение рабочих, в листовке, выпущенной 25 ноября, советовал принять предполагаемую уступку. 26 ноября, после 23-х дневного перерыва возобновились работы в Главных мастерских.
Донской комитет 26 ноября подвел итоги первых массовых боев, разыгравшихся в Ростове. «Товарищи! – говорилось в прокламации – враги наши отступили, они пошли на перемирие с нами. И это, товарищи, крупная победа. Подумайте, с кем мы боролись? Против нас были всесильные акционеры, министры и правительство, имеющее миллионы солдат и казаков, пушки, ружья и нагайки. Все было против нас, и если они пошли на перемирие, то разве это не победа? Теперь нам нужна осторожность и твердость, чтобы враги не обманули нас в своих обещаниях. И если враги начнут морочить нас, то мы не дадим обмануть себя и пустим в ход наше мощное оружие – стачку. Да будем помнить, что главный наш враг – правительство. Да здравствует стачка! Да здравствует политическая свобода! Да здравствует Российская социал-демократическая рабочая партия!»
Ростовскую стачку недаром прозвали «знаменитой». На ней учились пролетарии всей России, она вызвала многочисленные отклики за рубежом. Из Парижа и Лондона, Брюсселя, Нью-Йорка, Мюнхена, Женевы шли сообщения о сборе рабочими средств в помощь пострадавшим во время стачки. Высоко оценивал стачку В. И. Ленин. Он писал: «1902-й год: громадная Ростовская стачка превращается в выдающуюся демонстрацию. Политическое движение пролетариата не примыкает уже к интеллигентному студенческому движению, а само вырастает непосредственно из стачки… Пролетариат впервые противопоставляет себя, как класс всем остальным классам и царскому правительству» (ПСС, т.59, стр. 251) . В честь этого без преувеличения выдающегося события в самом начале проспекта Стачки был воздвигнут монумент «Преемственность поколений».
Таким образом, ход событий в начале XX века выдвинул коллектив Главных мастерских на передовые позиции революционной борьбы не только в Ростове-на-Дону, он стал опорной базой и центром революционного и социал-демократического движения на юге России. Впереди были новые битвы с прогнившим режимом, впереди была 50 тысячная мартовская демонстрация 1903 года, дальше была народная революция и бои на Темернике в декабре 1905 года и наконец революция 1917 года, которая кардинально изменила условия жизни, труда и быта простых рабочих. И вот после стачки прошло 109 лет. За эти годы простой рабочий класс совместно с крестьянами и трудовой интеллигенцией сверг самодержавие, победил в гражданской войне интервенцию 14 государств, провел масштабную и настоящую индустриализацию, свернул шею фашистскому зверю, восстановил народное хозяйство. Ростов к слову вошел в число 15 наиболее разрушенных городов в результате войны. Был и первый спутник и первый человек в космосе. Появилась настоящая, а не липовая охрана труда, медицинское обеспечение. Появились техникумы и институты, дворцы культуры, а не дворцы олигархов. Санатории и дома отдыха у каждого предприятия на Черном море по льготным ценам и так далее. У каждого гражданина Советского Союза была возможность получить абсолютно бесплатное образование вплоть до высшего. Возможность учить детей в музыкальных, художественных школах по вполне приемлемым ценам. Бесплатные кружки и секции. Так же рабочие семьи получали квартиры от Советского государства абсолютно бесплатно. Сейчас это кажется чем-то немыслимым. Качество продуктов питания было несопоставимо с нынешним временем. В отличии от нынешнего времени численность населения Советского Союза росла.
А потом было страшное предательство. В первую очередь предательство партийных функционеров, которые из райкомов, горкомов партии переместились в администрации всех уровней. Для них партия была лишь трамплин для карьеры. Плевать им было на идею. Это были именно те, кто исковеркал саму суть идеи, те, кто очень сильно старались в дискредитации идеи справедливости, правды. И это именно те, в душах которых наверняка нет, да и проскочит страшная мысль, что за это предательство рано или поздно воздастся им по полной программе. И от этого они становятся все злей и злей в преследовании тех, кто не придал, остался верен одной единственной Настоящей партии КПРФ. Огромное количество лжи за эти годы обрушилось на головы, как простых членов, так и лидеров партии, множество провокаций и попыток развала как снаружи так изнутри. Другая партия не выстояла бы, тем не менее, помня наших дедов и прадедов мы продолжаем свою борьбу за нашу страну. Мы оказались в размерах Допетровской Руси. Власть захватили жулики-капиталисты и мошенники-олигархи. И сегодня снова небольшой группе олигархов идут миллионные и миллиардные прибыли, а другим - нищета и бесправие. На защите буржуазии сегодня, как и сто лет назад стоит правительство, президент и их ручная Дума. Образование умышленно уничтожается, чтобы проще было управлять «глупым народом». Два миллиона человек не пошли в этом году 1 сентября в школу. Уничтожается и армия. Чтобы видимо сдать нашу страну новым иностранным интервентам. Население страны сократилось на 15 миллионов человек, из них 14.5 миллионов – русские. Это ли не геноцид. Мы снова стоим у края пропасти страшной пропасти….
Недалеко от мемориала и памятника в честь Стачки 1902 года есть маленький гранитный обелиск именно на том месте, где происходила знаменитая Ростовская стачка. Именно на этом месте были убиты 6 и ранено 23. Именно здесь чувствуешь укор и постоянный призыв: «Хватит молчать»! «Встаньте с колен, распрямите спины!», «Долой бандитскую власть капитала!», «Да здравствует свобода и социализм!», «Мы ведь за это свои жизни, не предавайте нас!». А закончить рассказ хочется словами, выбитыми на этом же обелиске: «Так будем же достойны памяти первых героев, бросавшихся под пули царских сатрапов за свободу, за великое будущее, за социализм. Да здравствует Ростовская политическая Стачка 1902 года!».
Первый секретарь Железнодорожного
районного отделения
города Ростова-на-Дону
Дмитрий Животов
Животов Д. В./